На улице серая осень, холодает. Дожди уже прошли и иссякли, но снег еще так и не выпал. Промозглый ветер гоняет по пыльному асфальту последние, разномастные листья. День клонится к вечеру. Зябко ежась от холода, поднимаю воротник куртки. В такую погоду лучше сидеть в баре, за рюмашкой, я направляюсь через улицу к зданию кинотеатра. Большой кинотеатр, построенный еще в советские времена, теперь, в наше смутное, перестроечное время, был разобран предпринимателями под торговые площадки. На втором этаже, в бывшем зимнем саду, расположился мебельный салон, а на первом – помимо зала игровых аппаратов, еще и небольшой, но вполне уютный бар. Мы собираемся в этом баре почти каждый вечер. Посетители все местные, знакомые, а чужие там почти не ходят. Там можно отдохнуть, развалившись на дерматиновых диванчиках, посмотреть телевизор и выпить водки. А что еще нужно в этот серый, промозглый вечер? Я толкаю тяжелую, стеклянную дверь и прохожу внутрь. Вдоль стены длинный ряд игровых аппаратов. В зале пусто, лишь за дальним «одноруким бандитом» сидит одинокая фигура. Эдик Гирька. Из наших, тоже постоянно тут трется. Хороший он парень. Вот только пьет часто. Чуть ли ни каждый вечер - никакой. А напьется – кадр еще тот… Безбашенный… Откуда только деньги берет? Не работает нигде, целыми днями в аппараты играет, да водку пьет. Но, о доходах у нас спрашивать не принято. В это смутное, перестроечное время, каждый промышляет как может. Вот и Эдик - раз пьет, значит, может себе это позволить. Хотя, судя по его кислой физиономии, опять все деньги проиграл. Я махнул ему рукой и прошел вперед, заглянул в бар. Из наших – никого, лишь пара каких то работяг за стойкой с пластиковыми стаканчиками в руках… Возвращаюсь к Эдику. - Привет. Чо, как сам? - Как сала килограмм… - Хмуро отвечает тот. - Дай сотку, бонус снять? - Что, опять все слил? Не дам. Хорош железяку бабками кормить. Она все равно не нахавается. Эдик грустно бьет пальцем по кнопке. - Ну, иди тогда хоть водки возьми, что ли… - Пойдем, накатим по соточке. Мы идем в бар. За стойкой Юлька – вечно улыбающаяся, бессменная барменша и по совместительству владелица бара. Она вытирает полотенцем чайные чашки и, завидев нас, стандартно улыбается и здоровается: - Привет мальчики! По водочке? - Угу. Юлька ловко достает из-под прилавка бутылку и пару рюмок и ставит все на стойку. - И это… Яблоко там, апельсинку, порежь на закусь. – Забираю бутылку с рюмками и иду в зал. Там, напротив телевизора, сдвинуты вместе два стола – эти места никто не занимает, они для нас, для своих. Я с хрустом сворачиваю пробку и наливаю по полной рюмке. Подходит Эдик, в руках тарелка с нарезанными фруктами, садится рядом. - Ну, за нас. – Мы синхронно опрокидываем рюмки в рот и ставим пустые на стол. Эдик берет бутылку и сразу разливает еще по одной: - Между первой и второй… - Согласен. – Отвечаю я, и мы выпиваем еще раз. Эдик занюхивает яблоком и крякает. - Эх… Хорошо пошла. Я отправляю в рот кружок апельсина, закуриваю и откидываюсь на спинку диванчика. Водка прокатывается по телу теплой волной, пробегает по сосудам, согревая и расслабляя. Юлька включает музыку. - …представляешь, все жрет и жрет… Хоть бы раз «каре» дал… Ни хрена! – Эдик хрустит яблоком и злится из-за проигрыша. - Да ладно тебе... Завтра даст. В первый раз что ли? Мы выпиваем еще по одной. Наступает приятное расслабление. Я оглядываю бар сквозь сигаретный дым, на душе становится тепло и уютно. Из колонок Миша Круг, мягким баритоном, негромко поет о «Владимирском централе», бар начинает жить своей, вечерней жизнью. Вон и парни подтягиваются. В помещение заходят несколько человек, подходят, мы поднимаемся, здороваемся. За столом появляются еще пара бутылок и тарелки с бутербродами. Мы разговариваем, выпиваем. Водка привносит в общение расслабленность и непринужденность. Постепенно народу становится все больше, Юлька делает музыку громче. Сигаретный дым, шансон, водка… обстановка перерастает в обычный для такого заведения и времени, пьяный шалман. В голове начинает шуметь, и я иду к стойке заказать себе кофе. - Юля, чо, сколько я там должен? Хозяйка толкает мне бумажку с записью. Я ложу на стойку деньги: - Еще флакон водки и чашку кофе. Водку я ставлю на стол, самому пора уже сделать паузу, а парни пусть пьют, отдыхают. Я сажусь на высокий табурет за стойкой, пью кофе и наблюдаю. Этого человека я заметил сразу, как только он показался в дверях заведения. Его необычность бросалась в глаза, он словно был «не от мира сего». Высокий, худощавый парень, в каком-то длинном, то ли плаще, то ли халате из плащевой ткани, с капюшоном. Из-под плаща выглядывают застиранные голубые джинсы, на ногах – растоптанные, разбитые, бывшие когда-то белыми, кроссовки. Длинные, светло-русые волосы зачесаны назад и стянуты в хвост, который прячется в капюшоне. Больше всего выделялось его лицо. Тонкие, правильные черты лица, обрамленные русыми волосами и пронзительно голубые, чистые, как у ребенка, глаза. Парень вошел и остановился на пороге, подслеповато моргая и привыкая к полумраку бара. Затем он, разглядев стойку, неуверенно озираясь по сторонам, прошел в бар. - Ого. Эт, что еще за чудо к нам заплыло? – Подошедший Эдик тоже заметил необычного посетителя. Он сел на табурет и, облокотившись на стойку, стал в упор разглядывать незнакомца. Гирька сегодня проигрался, настроение у него – драки хочет. Конечно, любой новенький ему интересен. Я прихлебываю кофе и наблюдаю за ними обоими. Необычный парень, тем временем, сориентировался, подошел к стойке и стал изучать меню. Затем запустил руку в карман своего балахона, вытащил горсть мелочи и начал пересчитывать на ладони. На то, что его в упор изучает какой-то другой посетитель, он, казалось, не обращает никакого внимания. - Слышь, ты, голубь, ты откуда такой нарисовался? – Эдик дерзко смотрит на парня, заставляя его все-таки обратить на себя внимание. Парень поднял голову, посмотрел на Эдика, на меня, затем, потупив взгляд, произнес: - Мир вашему дому, добрые люди. - Э… Ты чо, поп что ли? Монах? – Эдик весело улыбается. Парень опять оглядывает нас и неохотно отвечает: - Нет, добрые люди, я еще не принял сан, но готовлюсь к постригу. - А с чего ты взял, что мы добрые? – Эдик чувствует слабину и заводится еще больше. - Злых людей не бывает… - Парень хотел что-то еще сказать, но замолчал. - Я бываю. – Эдик уже с неприкрытой злостью смотрит на незнакомца. - Когда встречаю непонятных полупокеров. Похоже, пришло время вмешаться, пока Гирька совсем не распалился. Пьяный Гирька – не подарок, а этот парень вроде неплохой, хоть и чудиковатый. - Эдик, угомонись! Не газуй. Не мешай человеку. Парень сверкнул на меня голубыми глазами и кивнул. Он заказал барменше бутерброды, расплатился и стал смиренно ждать пока они разогреются в микроволновке. Эдик помолчал, а потом, не желая успокаиваться спросил: - Эй, святоша, а как звать-то тебя? - Зовут меня Владимир, добрый человек. – Ответил монах. - Володенька, значится… Вован… Знал я одного Володеньку… Тоже с косичкой ходил… Зарезали его недавно. - Эдик буравит парня взглядом. Парень взглянул на Гирьку и перекрестился. Этот необычный парень, располагает к себе все больше. Есть в нем что такое, чистое… Какая то незагрязненность. Какая бывает в маленьких детях, еще не успевших испачкаться в грехах этого мира... Парень определенно необычный человек, но, похоже, такого необычного посетителя наш пьяный бар спокойно не перенесет. Вон уже и молодежь на него поглядывает. Молодежь – это здешние завсегдатаи, молодые пацаны – воровайки. Постоянно крутятся возле игровых аппаратов. Они как волчата. Дерзкие, безбашенные. Отпинать и обчистить залетного пьяного – для них привычное дело. Вот и сейчас уже поглядывают на Владимира издалека, оценивая его как будущую мишень. Но нас, старших, они уважают и в чем-то мы даже служим им примером. Слушаются. Пока слушаются. Надо дать понять им, что этот Володя со мной – целее будет. Я обращаюсь к монаху: - Ну, что ж Владимир, проходи, чувствуй себя как дома. Пойдем к нам за стол, вон, место свободное есть. – Я приглашаю его и провожаю до стола. Парни за столом с интересом смотрят на нового гостя. - Это Владимир. – Представляю я гостя. - Монах, вроде как. - Ого, монах! Таких у нас еще тут не было. Да у нас тут вроде и в округе никаких монастырей нет! - Мир вашему дому, добрые люди. – Здоровается Владимир, ставит на стол свою тарелку с бутербродами и присаживается на диван. - Я не здешний. Из Ижевска иду. Странствую по Распутинским местам. Сейчас держу путь в Свердловск, дорога привела меня сюда. Все внимание за столом переключается на Владимира. Парни с интересом разглядывают необычного гостя. Кто-то наливает водки и ставит рядом с тарелкой полную рюмку. - Ну, давай, за встречу! Как вам, попам, библия, или что у вас там… религия позволяет? Владимир берет стопку, но его кто-то окрикивает: - Эй, вам же пить нельзя? - Пить – нельзя. – Соглашается Владимир. - Выпить – можно. За ваше здоровье! Все улыбаются, а Владимир поднимает рюмку и медленно, почти торжественно выпивает водку. - Ишь ты, как разрулил! Типа и пить вроде как нельзя, но бухнуть иногда, можно. Хитрые же они, эти попы! – Парни за столом смеются. Владимир цепляет вилкой кружок апельсина, закусывает. Ему тут же наливают еще. Он берет рюмку, поднимается так, чтобы его все видели, и, держа рюмку перед собой, начинает говорить, обращаясь ко всем присутствующим: - Вот вы говорите попы хитрые. А ведь дело совсем не в лукавстве или подмене понятий. Дело в том, как мы к этому относимся. За столом все замолчали глядя на этого голубоглазого монаха. - Вот посмотрите. – Продолжил он. - Водка, налитая в чистый, красивый сосуд, разве не выглядит красиво? – Он поднял рюмку к лучику света, и свет заиграл в гранях резного, «под хрусталь», стекла. - А теперь, если эту же водку налить в грязь? – Он наклонил рюмку, пролил несколько капель на пол и растер стоптанной кроссовкой. - Что получилось? Грязи стало еще больше. А ведь это все та же водка, просто в разных сосудах. Вот и получается что дело не водке. Дело в том сосуде, в который ее заливают. Если человек чист, то водка его не испортит. А если в человеке грязь – грязи станет еще больше. Поэтому выпить с хорошими людьми – не грех. Грех – не очищать себя от грязи. – Владимир поднял рюмку: - Мир и благополучие вашему дому! – Он опять торжественно выпил и сел на свое место. Что-то изменилось за столом. Материться что ли стали меньше? Юлька выключила шансон, по телевизору начался футбольный матч. Как-то светлее в баре стало что ли… Или это сигаретный туман развеялся? Разговор течет спокойно, негромко... Владимир доел свои бутерброды. Парни разливают водку, предлагают и ему. Но голубоглазый монах положил ладонь поверх стопки: - Спасибо, я больше не хочу. Сказал вроде негромко, но все услышали. И не грубо вроде, но твердо и всем понятно, больше предлагать не станут. Владимир вытер салфеткой губы и поднялся. - Спасибо, добрые люди. За хлеб, соль, за хорошую компанию. Мне нужно идти. Даст Бог еще свидимся. До свидания. - Ага, давай! Пока! Удачи! – Парни попрощались с ним как со старым знакомым. Владимир уверенным шагом прошел через бар, кивнул Юльке за стойкой и вышел на улицу. Сидящие за столом проводили его взглядами. - Пошел дальше. Нести разумное, доброе, вечное? – Подвел черту Эдик. - Что-то душно здесь стало. – Я тоже поднялся и подошел к стойке. - Пошли, Эдуард, прогуляемся? Погода вроде настраивается. Юлька привычным движением выставила на стойку пару рюмок: - Что, мальчики, на посошок? Эдик вдруг знакомым жестом закрыл ладонью свою рюмку и сказал негромко, но твердо: - Спасибо, я больше не хочу. Все заулыбались. - Да ладно тебе. Кои веки домой трезвый пойдешь? - Да! Вот, бывает же так иногда. Хочется бухнуть, а придет какой-то… и обломает! – Уже беззлобно, шутя, ругается Эдик. - Вон, под вечер солнце выглянуло. Пойдем, провожу тебя, прогуляемся. – Мы выходим из прокуренного помещения на свежий воздух. Это было давно. Много времени прошло с тех пор. Эдик Гирька не пьет. Так, выпивает иногда. На работу устроился. Женился. Дочка у него растет - красивая такая девчонка.
|
