«Черт! Зачем я ушел? Зачем ее одну оставил? Дурак! Надо было рядом сидеть, за руку держать!» - я бегу по вечерней темноте мокрого города. Дождь шуршит по куртке и скатывается каплями по капюшону. Я перепрыгиваю через лужи, скорее, скорее!

Утром у Лены начались схватки. Все ожидаемое начинается неожиданно. Я пошел на работу, вышел из подъезда и, увидев, что на улице дождь, вернулся за зонтиком. Лена стоит, держась за живот:

-        Не уходи! Началось…

Ну вот. Две недели недотерпелось… Я помогаю Лене одеться, мы быстро собираемся. Звоню в такси,  беру сумку, и, потихоньку выходим на улицу. Вроде все идет как надо, все под контролем, никто не паникует. Мы знаем что делать, не впервые ведь. Все уже оговорено, все действия заранее продуманы. Такси останавливается возле приемного покоя роддома.

-        Давай, звони своим теткам, пусть встречают.

В приемном отделении к нам выходит улыбающаяся медсестра. То, что Лена работает в системе здравоохранения, дает нам небольшие преимущества. Бумаги быстро оформляются, я снимаю куртку в раздевалке и натягиваю поверх кроссовок синие бахилы. На лифте поднимаемся на четвертый этаж, и приветливые медсестры нас провожают в предродовую палату. «Располагайтесь, ждите, сейчас вас осмотрят».  Медсестра привозит странный аппарат-компьютер на колесиках. Лену укладывают на кровать-трансформер, и к животу, ремешками пристегивают датчики. Медсестра нажимает на аппарате несколько кнопок и из динамиков раздается громкое шуршание – это озвучивается то, что сейчас происходит в животе.

-        Это лялька так шевелится. – Поясняет медсестра.

-        Лежите, слушайте, надо записать для обследования. – Акушерка уходит, оставляя нас одних.

-        Что-то схватки прекратились. Может домой поедем, а? – Улыбается Лена. 

Через некоторое время приходят врачи, смотрят запись с аппарата, слушают живот стетоскопами, расспрашивают, листают бумаги, совещаются. Затем оглашают решение. Лена будет лежать здесь, под чутким наблюдением акушеров и ждать, когда родовая деятельность начнется, как это задумано природой. Сколько ждать? Да как получится. Может день, а может и больше, некоторые, вон, и по три дня, бывает, после такого еще ходят…

Ну вот. И схватки прекратились, что делать то будем, любимая? Что, что… Ждать, теперь то уже никуда. Теперь из этой палаты только с Лолькой на руках. Вот только когда? Чего она там притихла то? Я глажу живот, вроде шевелится… Ну, что ты там? Я прикладываю губы к животу:

-        «Дю-дюдю-дю!» 

Лена улыбается. Я часто так делаю, когда Лолька возится в животе. Когда она слышит мой голос, на несколько секунд замирает, как бы «прислушивается». Говорят, ребенок в утробе матери запоминает тембр голоса тех, кто разговаривает рядом. «Лолька… ну? Как ты там?»

Так, в разговорах, проходит несколько часов. Каждые полчаса приходит акушерка, расспрашивает о самочувствии, слушает живот через стетоскоп. Ничего не происходит.

-        Леш, езжай домой. Если что-то начнется, я позвоню. Неизвестно сколько тут еще придется лежать.

-        Угу.

Зачем согласился? Через два часа звонок, Лена что-то говорит, но всхлипывания и стоны не дают разобрать слова. Началось? Быстро одеваюсь. Лена перезванивает, с трудом разбираю: «Она мне там ковыряла, ковыряла, потом говорит, нет, ты не родишь сама, на операцию, ребенок страдает, сердце тише бьется» Лена всхлипывает и связь рвется.

«Черт! Зачем я ушел? Зачем ее одну оставил? Дурак! Надо было рядом сидеть, за руку держать!» - я бегу по вечерней темноте мокрого города. Дождь шуршит по куртке и скатывается каплями по капюшону. Я перепрыгиваю через лужи, скорее, скорее! На перекрестке авария – три разбитых машины, скорая, какие-то люди под дождем… Желтые фонари блестят отражениями на мокром асфальте. Накатывает ощущение какой-то нереальности происходящего.  Перепуганная память подсовывает страшные картинки: «…врачи ничего не смогли сделать», «несмотря на предпринятые меры…», «…врачебная ошибка»…

«Ччерт, да что же это… Да не дай Бог они там что-то не так сделают! Да не дай Бог с ними что-то случится!» «Стоп! Нельзя думать о плохом! Все будет хорошо. Только так  и никак иначе. Все будет хорошо.»  Я перевожу дыхание возле дверей приемного отделения и захожу вовнутрь. Там меня уже знают, раздеваюсь, заталкиваю мокрую одежду в пакет и поднимаюсь на четвертый этаж. В коридорах четвертого этажа темно, никого нет. Свет только в ординаторской и на посту у медсестер. Я прохожу в палату. Лена сидит на кровати, держится за живот.

-        Как ты, что с тобой?

-        Сейчас операцию будут делать. Ребенок страдает, а родовой деятельности нет. Сказали сама не рожу. Срочно кесарить.

В палату заходят медсестры. «Пройдемте. Оставьте мужу халат. Возьмите одежду для ребеночка. Телефон тоже оставьте, он там вам не пригодится». Вроде улыбаются, глядя на них напряжение слабеет. Я целую Лену:

-        Давайте, с Богом! Что б все нормально было!

Провожаю их до дверей, в последний раз смотрим друг другу в глаза и она уходит. Я остаюсь один, в полумраке коридора больницы. Через некоторое время, откуда-то, из глубины коридора, куда увели Лену, появляется медсестра.

-        Вот, возьмите, пусть у вас побудет. – Она протягивает Ленины часы и одежду.

-        А что делать мне?

-        Ждите. Вон там можете посидеть. – Она показывает на нишу в коридоре и уходит. Я оглядываю полумрак помещения. Комната отдыха что ли? Диваны, столик с чайником, большая кофемашина у стенки. А в углу… Гм. Иконы! Я подхожу ближе и рассматриваю лики святых. Несколько икон, и не просто картинки, а самые настоящие, поблескивают в полумраке позолотой. Сажусь на дерматиновый диванчик. Зачем здесь иконы? Хотя.. Это же родильное отделение. Вспоминается байка про одного безбожника. Он обратился к Богу и сказал: «Я уверую, если ты явишь мне чудо». И Бог явил ему чудо и тот уверовал. А чудо это было – рождение человека.

Я тут сижу, а там Лену оперируют…  Я чувствую, как внутри растет напряжение. В голову лезут всякие мрачные мысли и слова поэта: « …и Всевышнего взгляд видит каждый наш шаг на тернистой дороге. Наступает момент, когда каждый из нас, у последней черты вспоминает о Боге». Что, разве наша медицина не всесильна? Какая еще нафиг последняя черта! Выбрось все из головы! Все будет хорошо. Только так и никак иначе! Никак иначе! Но холодный, мерзкий червяк страха вползает в душу. Ведь что-то пошло не так… Ребенок страдает. Срочная операция.

Я сижу в полумраке безлюдного коридора и прислушиваюсь к звукам больницы. Где-то далеко, за многими дверями стонут роженицы, на стене оглушительно щелкают часы, отсчитывая тягучие секунды. Ощущение нереальности происходящего усиливается. Я беспомощен. Сейчас решается судьба, а я ничего не могу предпринять, только сидеть тут сжав зубы…

Все будет хорошо. Только бы все было хорошо… Господи, пусть все будет хорошо. Я смотрю на иконы. Я не знаю, кто на них изображен, не знаю, как обращаться к Нему, я никогда не молился и не знаю слов молитвы. И вообще всегда считал, что Его нет.

А если все-таки Он есть? Он ведь может помочь! Я слышал, что Он может услышать любого, что не важно, молитва это или нет, главное, чтобы эти слова были искренними…

-        Господи, если ты есть, услышь меня, помоги моим девочкам. Прошу тебя, помоги, пусть все пройдет нормально…  Помоги им, Господи.

Часы медленно отщелкивают секунды, в полумраке поблескивают иконы, время вытянулось в черную, блестящую от дождя, бесконечную ленту… Кажется время остановилось, стрелка на часах умерла, и лишь спустя бесконечность, она оживает, переваливается на следующее деление и снова умирает.

-        Господи, помоги.

Наконец в глубине коридора щелкнула дверь, и послышались быстрые шаги. Я поднялся, навстречу мне вышла медсестра. Она сдернула повязку скрывающую лицо и, улыбаясь, сказала мне:

-        Поздравляю. У вас родилась девочка!

Стержень, который, где-то внутри держал меня все это время, лопнул и растаял. Я стою, не в силах сказать ни слова, только губы кривятся в какой-то улыбке, а она продолжает:

-        Все прошло нормально. Вес 2490, рост 48, все хорошо. Маму сейчас оперируют, поэтому девочку я вам вынесу. Посидите с ней, пока закончится операция.

-        Спасибо… - Только могу выдавить я, и она уходит. Все! Все прошло нормально! Все нормально!

Опять появляется медсестра. Теперь у нее на руках небольшой сверток. Она бережно передает мне ребенка.

-        Головку держите, чтобы на весу не была. Грейте теплом своего тела. Будет чихать и кашлять – не бойтесь, это нормально.

-        А как мама?

-        С ней все в порядке. Сейчас закончат, зашьют, и будем опускать вас на третий этаж. Посидите пока.  – Она снова уходит, и мы остаемся одни.

Лолька лежит у меня на руке, я смотрю в сморщенное розовое личико. Обожежтымой… какая она маленькая! Большие, темные глаза, кажутся еще больше, на фоне, сползающей на них, слишком большой шапочки. Я поправляю шапочку и поворачиваю ее лицом к свету, чтобы получше рассмотреть. Свет падает ей на личико и Лолька закрывает глаза. «Да нет, нет…» Я отхожу обратно в полумрак гостевой комнаты и сажусь на диван. Маленький, теплый комочек, у меня на руках, кряхтит и шевелит ручками в безразмерной распашонке.  Она открывает маленький розовый рот и ворочает по сторонам большими, темными глазами. Я наклоняюсь губами к ее личику:

-        «Дю-дюдю-дю…»

Лолька останавливает взгляд, сморит на меня, и вдруг я замечаю, как будто уголки ее рта расползаются в улыбке. Узнала! Она узнала меня!

Мы сидим вдвоем, в тишине, под иконами. Я держу на руках этот теплый шевелящийся сверток и уже другие эмоции переполняют меня. Лолька тихонько кряхтит и осматривает этот новый для себя, большой мир. Все хорошо. Теперь все позади. Сейчас, уже скоро, мы пойдем к маме и будем все вместе…

Я не знаю, слышишь Ты меня или нет, но все равно, спасибо Тебе, за это чудо, что Ты явил.

 Оглавление | На главную